Поровну

[Kicune-tyan]

автор: akino_ame
фэндом: Наруто
название: Поровну
статус: закончен
жанр: а ХЗ, в моем понимании зарисовка бессюжетная
пейринги/персонажи: Какудзу/Хидан
рейтинг: R
размещение: запрещено
размер: ваншот
количество слов: 1539
дисклеймер: Кишимото владеет всем
предупреждения: вероятен ООС
от автора:Мда, если я вдруг ошиблась с парой-тройкой «биографических» фактов, ткните мя носом, поставлю АУ.

Какудзу размышлял о жизни. В последние годы это входило в привычку. Он научился отвлекаться от навязчивого бормотания Хидана, думая обо всем на свете. Раскладывая коробочки с воспоминаниями на нужные полочки.
До того, как Какудзу стал беглым шиноби и вступил в Акацки, он преподавал в Академии Скрытого Водопада еще в те времена, когда деревня представляла собой немалую силу. Молодому шиноби нравилось влияние, оказываемое на детей. Стоило только намекнуть, что посвящаешь их во что-то тайное, недоступное общественности, как дети замирали. Старались казаться неподвижными, недвижимыми, только чтобы не спугнуть нерадивого преподавателя, ненароком проболтавшегося о великом секрете. Спины вытягивались, шеи напряженно изгибались. Тонкие, еще совсем хрупкие, незащищенные тела подавались вперед, складывая руки на парте. Только чтобы услышать новую истину. И как дети с этим поступали? На следующем перерыве мчались во двор и диким гиканьем рассказывали друзьям. О великой тайне и беспечном учителе.
Какудзу хмыкнул, возвращаясь в настоящее. Рядом шагал Хидан, виртуозно насвистывая себе под нос цветистые ругательства. Ритуальное оружие было закинуто на плечо, длинные пепельные волосы легонько трепал проказник-ветер. Бандана, завязанная на шее легонько звякала на каждом шагу. Раздражающий звук, уже ставший родным и привычным.
«Оставь прошлое прошлому», - часто говорил отец Какудзу. Добропорядочный гражданин, защитник своей страны и деревни и первоклассный шиноби. Может, стоило послушать? Прошлое скапливается на полочках памяти, картонными коробками заставляя некоторые воспоминания. Позволяя покрыться ровным слоем пыли отрывкам жизни. Яркие краски блекнут под покровом паутины, сплетенной сноровистыми пауками. Углы коробок сглаживаются пылинками, мелькающими в рваных лучах солнечного света. И уже не видно, где заканчиваются стеллажи, вмещающие столько горьких потерь, упоительных побед и просто живительных воспоминаний, припорошенных сероватой грязью. Слишком много прошлого для одной жизни. Очень длинной жизни.
Хидан грязно выругался, оступившись на тропинке, отвлекая задумчивого напарника. Они шли через редкий лес, где трава устилала землю пушистым ковром, добавляя в мир чуточку зеленой краски. Робкие одинокие кусты изредка мелькали по краям тропинки, будто обозначая редким пунктиром саму дорожку. Она причудливо изгибалась, стараясь показать путникам как можно больше красот леса.
Иногда он скучал по своей деревне. Это не было проявлением ностальгии. Сказать по чести, Хидан совсем не помнил о своей «прошлой» жизни. О том, как он жил в небольшой деревеньке, где каждый знал друг о друге, где никогда не было ссор и драк. Где было до одури скучно и однообразно. До принятия своей религии.
В памяти бессмертного изредка всплывали обрывки воспоминаний. Отец подкидывает его на руках, а маленький Хидан визжит от счастья. Мать была немного печальной, это он помнил точно. Только память услужливо растушевала глубокие морщины, темные синяки под глазами от бессонницы и грубые рабочие руки. Когда в семье восемь мужчин, тут не до красоты. Только бы успеть приготовить, убрать, постирать. Множество братьев, слишком маленьких, чтобы помогать по хозяйству, слишком беспомощных, чтобы можно было оставить без присмотра.
Становилось горько. От того, что память до «настоящей» жизни почти девственно чиста. Будто белый лист, измазанный серыми влажными пятнами. Иногда помнить хотелось. Радостное, яркое, почти лишенное боли и смерти.
Хидан остановился под раскидистым деревом, разливавшим тень вокруг. Томные ветви маняще звали присесть, густой листвой нашептывая о покое. Трава услужливо обхватила ноги, словно принуждая остаться, замереть на мгновенье, оценить великолепие соседа-великана. Он осторожно вздохнул полной грудью. Аромат леса, наполненный хвоей, приторной сладостью цветов и чем-то неназываемым, проскользнул в легкие, лаская горло. Смешанный лес, где уживаются разные виды деревьев, предлагая местечко траве и кустарникам. Чем не идея идеального существования?
Какудзу, знавший напарника лучше, чем себя, остановился неподалеку. Обычно Хидан выбирал места для ночлега, если ночь застигала их под открытым небом. Тут Какудзу доверял ему. Каким-то неведомым чутьем бессмертный находил удобные места для остановок, да и за бюджет в лесу не было необходимости беспокоиться.
Хидан стащил плащ, оставшись обнаженным по пояс, расстелил его на траве и сделал приглашающий жест. Какудзу хмыкнул, сложил руки на груди, но опустился рядом. Особо спешить было некуда, лес навевал дрему. Умиротворение, царившее вокруг, легкая духота пространства, насквозь пронизанного острыми солнечными лучами – все это просило лишь застыть на несколько минут. Ненавязчивое подчинение было слишком заманчивым, чтобы отказаться.
Хидан помнил все о своей жизни в качестве служителя Дзясину. Каждую жертву, принесенную Великому, каждую крупицу боли, испытанную во имя Великого. Он истово молился за всех, кого убил, но не мог не убивать. Потому что нравилось, потому что выбрал сам, потому что в «другое» прошлое не было пути. Единственное четкое воспоминание из «другого» прошлого – это смерть, боль и страдание от потери близких. И это то, что он несет собой всю жизнь. И, кажется, лучше забыть, чтобы стучащий в груди комок мышц не рвался на части каждый раз.
Какудзу молча заглянул в глаза напарника, подернутые легкой дымкой. Она гасила фанатичный огонек, делая Бессмертного похожим на обычного человека. Какудзу протянул руку и дотронулся до теплой щеки Хидана. Кожа была шершавой, обветренной. Он очертил пальцами скулу, прошелся по приоткрытым губам. Потом схватил напарника за подбородок и притянул к себе, обняв другой рукой. Сидеть на траве, прикрытой плащом, было мягко. За спиной ствол дерева не давал упасть, изрезанной корой впиваясь в спину. Но Какудзу была приятна легкая боль, острыми уколами расползавшаяся между лопаток, скользившая по пояснице. Хидан удобно уселся у него между ног, обхватив руками шею.
Поцелуй вышел грубым. Бессмертный кусал губы партнера, вжимался в его тело, стискивал затылок длинными пальцами. Какудзу почувствовал возбуждение. Оно было мгновенным, затопившим до кончиков пальцев. Член заныл от сладкой боли. Какудзу сдавленно застонал и чуть приподнял Хидана так, чтобы он оказался сидящим на нем. Он просунул язык в рот Бессмертного, перехватывая инициативу, стараясь подчинить Хидана себе. Руки прошлись по обнаженной спине, сдавливая, сжимая, стискивая. Бессмертный тихонько заскулил и потерся стоящим членом о живот Какудзу. Ткань мешала, не давая получить еще больше наслаждения. Он снова потерся членом о Какудзу, ерзая на его коленях.
Свежие воспоминания были яркими, еще не успевшими выгореть в рваных лучах солнца. Пыль еще не забила каждую трещинку, хороводом выплясывая вокруг. Вот ему представляют нового напарника. Высокий светловолосый шиноби с самоуверенным взглядом. Какудзу презрительно скривил губы. Блондинчик наверняка больше выпендривается, чем стоит.
«Купи я тебя, почем ты стоишь, и продай, почем ты мнишь, я разбогател бы», - так сказал Какудзу, когда Хидан в первый раз попытался убить его. Уничтожил одно сердце, а после долго моргал от удивления, не понимая, почему напарник выжил. Тогда Какудзу решил забрать его сердце, взамен утраченного. В конце концов, лучше такое, чем вообще без него. Не удалось. Как так получилось Финансист Организации не понял. Они заключили шаткое перемирие, еще не понимая, что уже связали себя.
Хидан стащил с себя штаны, приподнявшись на коленях.
«Сексуальное зрелище», - промелькнуло в голове у Какудзу. Длинные ноги, стоящий член. Рубиновая головка сочилась смазкой. Светлые блестящие капельки. Он застонал и расстегнул штаны, позволив собственному напряженному члену вырваться из тесноты. Хидан снова впился в его губы, обхватывая шею. Тело ныло от возбуждения, требуя удовлетворения. Какудзу обхватил Бессмертно за бедра, чуть развел ягодицы и усадил так, что горячий ствол оказался между ними. Хидан поерзал, стараясь устроиться удобнее, наклонился к Какудзу, изогнулся, прижимаясь к его груди. Плащ все еще был на нем, царапая кожу шерстяной тканью. Финансист Организации поднес два пальца ко рту Хидана. Медленным движением засунул их в рот. Вязкая, теплая, обволакивающая сладость. Он пошевелил пальцами. Язык Хидана поглаживал пальцы, губы сжимались. Хидан постанывал, ощущая, как вторая рука потирает сосок. Хотелось большего. Острой боли, переходящей в наслаждение, безумного, сводящего с ума возбуждения. Так, чтобы не чувствовать ничего кроме сильного тела, опаляющей страсти и друг друга. Какудзу вытащил пальцы из теплого влажного рта и просунул между ягодиц.
- Я хочу, давай уже, блядь, - хрипло прошептал Бессмертный. Пальцы дразняще кружили вокруг горячей дырочки, поглаживая и несильно нажимая.
Сначала было больно. Жесткие твердые пальцы давили на стенки, стараясь расширить проход. Хидан кусал плечо Какудзу, впивался ногтями в спину. Не потому что не мог терпеть, а потому что хотел поделить боль на двоих. На шее Финансиста оставались синяки и засосы, но это неважно. Главное, что ощущений было поровну.
Влажная головка легко проникла внутрь, растягивая и заполняя. Какудзу одним рывком опустил бедра Хидана, проникая до конца. Узко, горячо и желанно. Почти сразу застонал Хидан. Уже не от боли, но от наслаждения. Чистого, кристального, впивающегося в кожу холодными льдинками. Оно вспарывало живот острым лезвием, дразняще тянуло нервы. Несколько сильных толчков, и Хидан уже сам приподнимается на коленях и опускается вниз. Так превосходства Какудзу почти нет. Наслаждение делилось пополам, как и все между ними. Прерывистое дыхание, рваные стоны, вскрики.
Член скользил внутри, Хидан чувствовал это. Он сжимал мышцы, извивался, двигал бедрами, стараясь получить и доставить удовольствие.
Какудзу положил руки на бедра и принялся насаживать Хидана на себя. Жестче, резче, сильнее. Чтобы доставить удовольствие и получить его самому. Он сжал член напарника, размазывая по нему смазку. Погладил большим пальцем головку, провел ладонью по всей длине.
Мир рассыпался на миллион кусочков. В ярком водовороте исчезала жизнь. Перед глазами замелькали искры. Всполохи белого и красного, так, что смотреть в никуда было больно. Какудзу выдохнул имя напарника, простонал его в губы.
Еще несколько сильных толчков и Хидан со стоном кончил в ладонь Какудзу, немного забрызгав собственный живот. Через пару секунд теплая сперма потекла по бедрам Хидана, дрожащего от оргазма. Удовольствие было разделено поровну. Финансист снял с себя обессиленного Хидана и приобнял, уложив к себе на грудь. Ветер легонько обдувал разгоряченные тела, холодил влажную кожу.
У одного из них не было прошлого, которое он мог вспоминать без боли. У второго прошлое было покрыто завесой тумана времени. Но у них было настоящее, в котором они все делили поровну. Настоящее, где каждый день был непохож на предыдущий, где все чувствовалось острее, где было место и боли и наслаждению.