Родная кровь

[Kicune-tyan]

Название: Родная кровь
Глава № 3
Автор: Эльверт
Бета: нет
Пейринг: Саске/Итачи
Рейтинг: NC-17
Жанр: юмор, romance, черный флафф
Размер: миди
Состояние: закончен, но выкладываю по главам
Дисклэймер: Все права у Кишимото
Предупреждения: Крэк, бессмысленный и беспощадный! AU и вследствие этого определенное ООС, яой, инцест. Ксенофилия, насилие, кровищща. Саске, ведущий себя не по-человечески.
Любителям Орочимару и звуковиков - внимание! Их убивают на первых же страницах.
Размещение: Разрешено, но с только с указанием моего авторства. Ссылка на дневник желательна.

"Родная кровь" Глава 1
"Родная кровь" Глава 2

Глава 3.
Саске в естественной среде обитания. – Научить целоваться. – Немного удовольствия. – Любовь братская и не очень. - Простые радости жизни. – Отчаяние. – Средство найдено. – Возвращение на поверхность.

Превратившись в монстра, Саске, тем не менее, не стал тупой бездумной машиной для убийства. К своему удивлению, Итачи замечал в нем маленькие черточки, отголоски характера и привычек Саске-человека. Упрямство, способное оставить позади целое стадо баранов, вспыльчивость, приступы ярости, если не удавалось получить желаемое сразу, и вместе с тем любопытство, грубоватые, будто смущенные выражения заботы – все это так напоминало старшему Учихе брата, что улыбка то и дело расцветала на губах.
И то сказать, на стальной двери холодильника до сих пор красовались четыре глубоких отметины от когтей – следы возмущения Саске по поводу того, что кончились свежие овощи (в частности, его любимые помидоры, в которых он обычно страшно измазывался, а потом пытался вылизывать себя, стараясь достать языком до щек и носа, отфыркиваясь и в итоге вытираясь об Итачи). Не говоря уже о шрамах у Итачи на спине – тоже результатах того, что Саске отказывали в желаемом…
И все же, при всем этом сходстве поведение Саске напоминало скорее поведение зверя, пусть и необычайно умного, - что также доставляло Итачи немало веселых минут. Правда, он искренне надеялся, что брат (когда вернется в нормальное состояние, разумеется) не будет ни о чем помнить – болезненная гордость младшего Учихи подобной травмы не перенесет.
Чего стоит хотя бы гнездо! А привычка точить когти о ковер? Просто-таки лютая ненависть к одежде (удивительно еще, что Итачи все же позволено носить его халат)? Тот случай, когда Саске сунулся в клетку к курам, застрял в ней крылом и долго не мог выбраться, оглашая окрестности обиженным воем? И то, как после этого Итачи полчаса вытаскивал перья и пух у Саске из волос?
Излюбленным его местом во всем центре был большой широкий стол с очень яркой лампой над ним. Монстр как раз помещался на нем целиком и часами валялся там, расправив крылья и греясь на искусственном солнцепеке.
Кроме того, Саске нравилось все катающееся и грохочущее, так что его любимой игрушкой стала огромная железная бочка, которую он притащил из какой-то кладовки. Бочку эту Саске увлеченно гонял по коридорам, с интересом прислушиваясь к тому, как она врезается в стены и попадавшиеся на дороге предметы. Итачи, несколько раз становившийся свидетелем подобных развлечений, только радовался, что эти игры происходят вдали от лаборатории Орочимару – при таком грохоте он вряд ли бы смог сосредоточиться.
Что касается исследований – они продвигались, хоть и медленно. Зачеркивая очередное число на календаре, Итачи не мог подавить тревоги, скручивающей все внутри: успеет ли он? Сможет ли спасти Саске от гибели под пулями спецназа? Если нет, то пусть уж застрелят их обоих, вместе… Они хотя бы умрут рядом, бок о бок – ни в чем не виноватый младший брат и его неудавшийся спаситель.
Но потом приходил Саске, по-хозяйски валил Итачи на пол, и все печальные мысли покидали его: супруг требовал внимания.

Утром восемнадцатого дня пребывания в опустевшем центре Итачи впервые проснулся раньше брата. Удивившись непривычному в это время ощущению чужого дыхания, обдувавшего затылок, и теплу чужого тела, старший Учиха перевернулся на другой бок, чуть приподняв обнимавшую его когтистую лапу, и оказался лицом к лицу с Саске.
«А он вполне милый, когда спит», - подумал Итачи, разглядывая брата. Сейчас он был особенно похож на себя обыкновенного, несмотря на виднеющиеся в приоткрытом рту клыки; чуть посапывающий во сне, мирный и уютный.
«Эх, ты, – улыбнулся себя Итачи, протянул руку и дотронулся до черной отметины на носу Саске. – Глава семьи… Как тебя такого в чем-то винить?» - он тихо вздохнул и погладил брата по жестким серым волосам.
Саске наморщил нос, пошевелил крыльями и проснулся.
Некоторое время они просто смотрели в глаза друг другу; Итачи продолжал рассеянно гладить зверя по волосам.
- Уррр, - Саске зажмурился и потерся о его руку.
Итачи чуть улыбнулся, наслаждаясь этим маленьким моментом нежности. Саске-после-инъекции мало был склонен к таким вещам, да и раньше смущался открытых проявлений привязанности. Только по утрам его и можно было поймать – улыбающегося, податливого со сна, радостно протягивающего руки навстречу...
На самом деле, Саске-монстр вовсе не был с ним холоден или груб. Более того, он ежедневно вылизывал брата, методично и старательно, а, обнаружив примечательную реакцию на прикосновения к соскам и… другим местам, начал уделять им особое внимание. Саске крепко держал брата, не давая возразить, и Итачи оставалось только краснеть, прикусывая щеку изнутри, когда язык Саске скользил между ягодиц или дразнил чувствительные соски.
Но все же Итачи скучал по простой человеческой близости, ему отчаянно не хватало чего-то… личного. Словно он сам становился животным, простым объектом для реализации инстинктов «супруга» - который как раз удовлетворенно мурлыкал, не пытаясь перейти к более решительным действиям, такой теплый и умиротворенный... Охваченный внезапным порывом, Итачи подался вперед и мягко коснулся губами синевато-лиловых губ Саске.
Разумом Итачи понимал, что, наверное, делает что-то не то: целует собственного младшего брата, да еще и пользуясь его неведением… Саске-то не может за себя отвечать! Но последние две с половиной недели словно смыли границы в сознании у Итачи; Саске – этот Саске – жил с ним, как с женой, и нет ничего удивительного, что Учихе-старшему захотелось внести в эти отношения хоть немного интимности, чего-то большего, нежели простое спаривание, сделать их чуть более… человеческими.
Саске непонимающе завозился, однако отпихивать брата не стал. Ну конечно, он понятия не имеет о такой вещи, как поцелуи… Ничего, можно и научить. Итачи осторожно положил руку Саске на затылок, вплел пальцы в спутавшиеся волосы, массируя кожу, и несмело провел языком по губам брата. Тот доверчиво приоткрыл рот, и Итачи ощутил под своим языком острые длинные клыки – впрочем, не несшие сейчас угрозы. Закрыв глаза, он углубил поцелуй, вкладывая в него всю скопившуюся теплоту и все свое умение. Странные, будто разорванные мысли крутились в голове.
«Раз уж мы живем вместе… И я люблю тебя».
Саске недолго оставался безучастным; в первое время не очень соображавший, что происходит, он быстро понял, что загадочные действия его спутника жизни очень даже приятны, и вошел во вкус. Сначала он просто начал отвечать, дотрагиваясь до языка Итачи своим, а потом загорелся и, повалив брата на спину, буквально впился в его губы.
Целовался Саске по-своему, по-звериному – не лаская, а, фактически, трахая рот партнера языком, подавляя, властвуя, - но не пытаясь причинить боль, без злобы; Саске целовался страстно, яростно, с упоением, и Итачи мог только покоряться его напору, подстраиваться под него, отвечая мягкостью на порыв и нежностью на непреклонность. И это было горячо, и мокро, и невообразимо хорошо!
Саске придавил брата к полу своим весом, потерся о его бедра, и Итачи приглушенно вскрикнул, забывая о поцелуях – по телу прошла волна острого, яркого удовольствия. А Саске, словно почуяв это, принялся тереться о него с усердием, низко порыкивая и не отрываясь от его рта. Итачи выгнулся, приникая к нему, неосознанно стремясь продлить восхитительные ощущения.
Никогда раньше он не испытывал возбуждения, будучи с Саске. Даже когда они занимались сексом – для Итачи это было только не очень приятное рутинное действие, которое следовало переносить, как утреннее бритье. Сейчас же… Наверное, во всем виноваты поцелуи; Итачи мечтал о чем-то более личном – вот, получи более личное. Желание.
Итачи желал своего брата.
Внезапное озарение пронзило его, словно в грудь раскаленный штырь воткнули; сердце дрогнуло, сжавшись в тисках вины, - а тело точно жидким огнем окатило. Туманящее голову вожделение было столь сильным, будто давно ждало своего часа, чтобы вырваться на свободу. Брат. Саске. Тяжелый, горячий, пахнущий потом и страстью… Здесь. Близко-близко. Настойчивый, требующий своего…
Все посторонние, возражающие мысли, какие оставались в голове у Итачи, были изгнаны, когда Саске с томным горловым воркованием начал переворачивать его на живот.
- Погоди… Не надо, не так… - Итачи оттолкнул когтистые руки, попутно случайно коснувшись горячего, напряженного члена брата; по коже словно пробежал электрический разряд. – Давай я… Подожди…
Саске не стал возражать – он привык, что инициатива со стороны Итачи заканчивается чем-то приятным, – и послушно сел, очевидно, ожидая обычного «облизывания». Но старший Учиха вместо этого забрался к нему на колени, обняв за плечи и прерывисто дыша ему в шею.
Саске вопросительно уррркнул, но Итачи тут же завел смоченную слюной руку за спину и обхватил его плоть, направляя ее в себя. В том, чем все закончится, он не сомневался, - но мысль о том, чтобы вновь отдаваться на четвереньках, глядя в пол, сейчас казалась чуть ли не кощунством. Нет; сейчас Итачи отчаянно не хотел рушить это странное, хрупкое новое состояние, еще не до конца понятное, но уже важное и драгоценное. Итачи хотел хоть раз заняться со своим сожителем любовью.
Он медленно, тяжело дышал, поднимаясь и опускаясь на коленях у брата, каждой своей клеточкой ощущая это странное соединение - будто он вновь был со своим Саске. Нет, не вновь – впервые был близок с Саске! Но тут младший Учиха, вероятно потеряв терпение, ухватил его за талию, в который раз исцарапав его когтями, и принялся двигать в своем ритме. Итачи цеплялся за его плечи, утыкался лицом в изгиб шеи, автоматически, не думая, слизывал капельки пота с темно-серой кожи, а Саске вдруг подхватил его, не вынимая члена, опустил на смявшиеся пледы и продолжил брать с неослабевающей силой.
И, может, дело было в смене позы – но Итачи вдруг вскрикнул, выгибаясь дугой, а потом снова, и снова. Резкие, ошеломляющие вспышки удовольствия приходили внезапно, неравномерно, когда Саске случайно задевал определенное место внутри, но и этого было достаточно: Итачи кусал губы и извивался под ним, а ногти его впивались в плечи существа, оставляя малозаметные на темной коже следы.
Саске кончил с утробным рыком, выпрямившись над братом и откинув голову; Итачи понадобилось всего пару раз погладить себя, чтобы последовать за ним. На несколько мгновений перед глазами потемнело, по мышцам прошел спазм, рот распахнулся в беззвучном крике – а потом все кончилось, словно океанская волна, сбив с ног и закрутив в водовороте, выбросила его на берег.
Обессиленно раскинувшись на дне гнезда, Итачи смотрел в потолок затуманенным взглядом и с трудом пытался перевести дыхание. Пришедший в себя Саске плюхнулся на ворох тряпья рядом, подобрался поближе и, фыркнув, слегка потянул его зубами за ухо. Наверное, следовало внимательно обдумать случившееся и то, какие последствия оно влекло за собой, но думать о чем-то серьезном или двусмысленном абсолютно не тянуло.
Итачи рассеянно протянул руку и почесал Саске под подбородком, вызвав очередное довольное «уррр».

Все утро Итачи упорно гнал прочь мысли о недавнем любовном воссоединении; потом, к счастью, работа увлекла его, и Итачи забыл обо всем, к ней не относящемся. Но когда вечером Саске пришел за ним, чтобы отвести в гнездо, старший Учиха почувствовал укол страха и тревоги, напомнивших о первых днях пребывания в опустевшем центре.
Саске – его брат; Итачи захотел Саске. Или – не Саске? Может, у него развилось что-то вроде стокгольмского синдрома, и он возжелал своего насильника? Можно ли списать все на простую жажду тепла и нежности?..
Итачи судорожно вздохнул, опуская взгляд в пол. Нет; бессмысленно врать самому себе. Этот зверь был его братом, а Итачи любил своего брата – и на его вожделение ответил своим. Более того… Пока их связь сохраняла односторонний характер, все было почти нормально (насколько слово «нормально» применимо к такой ситуации), но сегодня утром Итачи сам потянулся к брату, учил его целоваться, занимался с ним любовью – добровольно! Проклятье… Что же получается – он соблазнил Саске?
Саске не соображает, что творит… Для Саске это не совращение, не инцест… И для зверя – для зверя это тоже не совращение! Но тогда…
Додумать Итачи не успел – они пришли, и Саске, затащив его в гнездо, тут же потянулся к его губам. Понравилось, видно… Итачи невольно задержал дыхание, когда когтистая рука скользнула вниз, разводя его ноги. Хорошо… Ему хорошо с Саске.
А потом Саске взял его, привалив к спинке дивана и жадно вылизывая ему шею, и все посторонние мысли вылетели у Итачи из головы.

У Учихи Итачи было мало светлых детских воспоминаний. Родители, в лучших традициях обеспеченных семейных пар с большими претензиями, воспитывали долгожданного первенца с учетом всех возможных научных и псевдонаучных программ, обещающих максимально развить способности ребенка и ускорить все, что только можно. Узнав же об одаренности сына, Учиха Фугаку вообще объявил, что нельзя «зарывать талант в землю» и нужно «создать все условия». Итачи не ходил в детский сад – к нему на дом приглашали дипломированных специалистов; его закаляли, обливали, тренировали; к шести годам Итачи прекрасно читал, разбирался в математике, сносно играл на фортепиано (маленьком, сделанном на заказ) и занимался единоборствами. Вся его жизнь состояла из бесконечной череды задач, которые требовалось выполнять; другой жизни он не знал, и потому не желал ее.
Когда Итачи было пять лет, родился Саске. Поначалу Итачи не обращал на него большого внимания – Саске, на его взгляд, не нес в себе никакой полезной функции и, следовательно, подлежал игнорированию. Но потом Саске подрос – и все изменилось.
Младшему сыну четы Учиха повезло: у Фугаку с Микото уже был Итачи для воплощения их амбиций и мечтаний, поэтому Саске оставили в покое, тем более что ничто в нем не говорило о возможной гениальности. Ребенок и ребенок, ничего особенного. Итачи был надеждой и гордостью семьи, Саске же оставался лишь вторым - даже не запасным вариантом, нет, на Саске просто не возлагали тех же ожиданий, что на Итачи. И, разумеется, Саске мечтал быть похожим на брата, чтобы перехватить часть родительского восхищения.
Но одним своим существованием Саске перевернул весь мир Итачи. Может, сыграл роль мягкий характер старшего Учихи, может, было что-то светлое и бескорыстное в самом Саске – но при всем неравенстве их положений младший брат не чувствовал к Итачи неприязни. Саске гнался за ним, не в силах настигнуть, злился, когда не мог с ним сравниться, и просто любил его – искренне и открыто. Любил не за что-то; для его любви не нужно было добиваться успехов. Но когда Саске чудились монстры в шкафу – он бежал к Итачи, обнимал его и утыкался в его кофту, абсолютно уверенный, что теперь он в безопасности; если Саске находил что-то красивое или интересное – он дарил эту вещь Итачи; Саске рисовал ему картинки и старательно копировал брата во всем.
И когда Итачи сидел в углу своей комнаты, погасив свет и спрятав лицо в коленях, не умея плакать и искать сочувствия, – Саске был тем, кто тихонько отворял дверь, ужом вползал Итачи на колени, заставляя отнять руки от лица, и обнимал его, гладил по щекам, шепча детские и наивные слова утешения.
И так же незаметно вполз Саске ему в сердце, устроившись там прочно и навсегда. Немного подросши, Итачи сумел определить это странное, переполняющее его, казалось, до краев чувство как любовь. И он отдался этой любви без оглядки, никогда и ни к кому не испытывавший подобного. В мире Итачи Саске был солнцем, сияющим на небе, – единственным, ослепительным, освещающим все уголки и закоулки, то теплым и ласковым, то жгучим – но неизменно драгоценным.
Если солнце погаснет, мир не просто лишится радости и красок – мир лишится жизни.
Итачи иногда задумывался о том, что в таком отношении к младшему брату есть, наверное, что-то странное и не совсем нормальное, да и Кисаме, со свойственной ему непосредственностью, порой вертел пальцем у виска, замечая: «Как ты себе девушку собираешься найти, если у тебя братец – пуп Земли?» Но Итачи не ощущал особой потребности кого-то искать – ему было хорошо с Саске, а пара случайных встреч на одну ночь не оставила после себя почти никакого следа в душе. Потом же мысли переходили на какую-нибудь очередную научную проблему, и Итачи погружался в работу, забывая о житейских вопросах.
В конце концов, существующее положение дел было для него абсолютно естественным.

Внезапно возникшее желание заниматься с Саске любовью, хоть непонятное и даже пугающее поначалу, постепенно перестало тревожить Итачи. «Пускай, - решил про себя Учиха-старший, - пускай! Я все равно буду спать с ним – так пусть я хотя бы получу от этого удовольствие! А Саске… Он – не Саске. Когда я верну брату обычный вид, все вновь станет на свои места… Мы снова будем просто братьями, и обо всем можно будет забыть. Пока же…»
По правде говоря, у старшего Учихи не было времени думать об изменениях в своей жизни. Дни шли, а средство все еще не было найдено. Итачи практически поселился в лаборатории, не делая перерывов; все, что он позволял себе – это на краткие минуты откинуться на стуле, прикрыв сухие, покрасневшие глаза. Про еду он практически забыл, питаясь тем, что удавалось перехватить в кухне утром или перед сном.
И среди этой безумной гонки странными оазисами выглядели посещения Саске. Младший Учиха полюбил целоваться, и теперь поцелуи стали неотъемлемой частью его «брачных игр». И сам Итачи – Итачи забывал обо всем под настойчивыми руками брата, не дававшего ему отвлечься ни на секунду. Он утопал во внимании Саске, в его бешеных, горячих ласках; каждый раз обещая себе больше не терять голову, он вновь и вновь поддавался лишающим воли волнам звериной страсти, исходящим от Саске.
«Разврат какой-то, - думал Итачи, обнимая брата за шею и обхватив его талию ногами. – Меня трахает монстр, и мне это нравится». Упомянутый монстр в это время довольно урчал, утробно подвывая, и терзал плечо Итачи любовными укусами, врываясь в него все быстрее и быстрее. А Итачи и вправду нравилось – нравилось ощущать на себе могучее тело существа, каждая клеточка которого дышала необузданной, первозданной силой, нравилось оглаживать пальцами литые мускулы под серой кожей, нравилось собственническое и вместе с тем заботливое поведение Саске, его необузданное желание, направленное на одного Итачи.
К тому же, монстр, по-прежнему не воспринимавший отказов, оттаскивал Итачи от изнурительной работы и давал ему разрядку, шанс отвлечься и расслабиться – без чего, возможно, Итачи окончательно бы измучил себя. А еще Саске каждый вечер гнал брата в гнездо, спасая его тем самым от недосыпа…
Но время шло, и Итачи, сгибаясь над столом в лаборатории, все чаще и чаще нервно кусал губы.

Вечером двадцать седьмого дня самый успешный из прототипов создаваемой Итачи сыворотки потерпел сокрушительный провал на испытаниях. Итачи стоял перед экраном монитора, на котором выводились неутешительные данные, и обессиленно молчал. Медленно, точно во сне, он отошел от компьютера, убрал рабочий стол; в голове было пусто, все мысли словно испарились куда-то, и только кровь оглушительно стучала в висках. Закончив уборку, Итачи вымыл руки, вышел из лаборатории, прикрыв за собой дверь, дошел до комнаты отдыха, опустился на пол у стены и уперся лбом в сложенные на коленях руки.
Провал. Полный, тотальный. Прототип, на который Итачи возлагал такие надежды, оказался бесполезен. А сейчас уже двадцать седьмой день. Время, неумолимое время истекает… Три дня – и Саске уже не спасти. Он погибнет здесь, на подземных этажах исследовательского центра, так и не поняв, что с ним случилось и за что его убивают. Погибнет как зверь, а не как Учиха Саске, глупый маленький братишка. Хотя какая теперь разница…
Погруженный в свое горе, Итачи не заметил, как в комнату кто-то вошел, пока когтистые пальцы вдруг не уцепились за его руки и не убрали их от лица. Учиха-старший поднял голову и обнаружил перед собой сидящего на корточках Саске; его желтые глаза светились какой-то детской грустной обидой, а на лице было написано беспокойство. Итачи неловко сощурился на свет и с удивлением обнаружил, что плачет.
Саске взволнованно, негромко заклекотал, пододвинулся к брату и, решительно оттолкнув его ладони, принялся слизывать слезы с его щек. Итачи не пытался его прогонять; он запустил дрожащие пальцы в непослушную темно-серую гриву, а в памяти вдруг всплыли воспоминания детства – Саске приходит к нему, когда силы держаться покидают Итачи, Саске точно так же заставляет его поднять голову, обнимает его, трется щекой о щеку… Слезы текли и текли из глаз Итачи, не останавливаясь, а горячий шершавый язык слизывал их, и сильное обнаженное тело излучало тепло, и крылья заслоняли от слепящего электрического света.
Итачи, наконец, обнял брата и уткнулся носом ему в плечо. Он слышал, как близко-близко, совсем рядом бьется сердце Саске, как он шумно дышит и как шуршат о ковер его чудовищные рукокрылья. Итачи обнимал его, и слезы утихали; двигаться не хотелось – и вообще ничего не хотелось. Разве что спать… Забыться – и спать.
Саске завозился, потом вдруг сгреб его в охапку (впрочем, достаточно аккуратно) и поднялся на ноги. Учиха-старший обнаружил, что его держат на руках, пусть и в не очень удобной позе – подхватив под спину и прижав ноги локтем. А Саске, не замечая слабых протестов Итачи, двинулся по направлению к бывшему залу совещаний. Там он бережно положил брата в гнездо, вылизал, быстро поцеловав в своей обычной манере, и улегся рядом. Итачи не стал спорить – давящая, мутная апатия накрыла его с головой. Закрыв глаза, он свернулся в калачик и провалился в сон.

А на утро двадцать восьмого дня Итачи озарило.
Весь день он как одержимый работал в лаборатории, и даже к приходу Саске отнесся безразлично, почти механически позволив ему привалить себя к стене и взять (чего не случалось уже давно). Саске недоуменно поуррркал, немного покрутился возле Итачи, но в итоге ушел – похоже, не очень понимая, почему ему вдруг не обрадовались.
Итачи же работал, работал, работал, и сердце его колотилось от радостного волнения. Нужно было сделать всего лишь одно маленькое изменение в составе вещества, чтобы оно приобрело нужные свойства, и если он не ошибается…
А поздно вечером из лаборатории донесся восторженный крик, так что Саске, дравший когтями ковер в комнате отдыха, аж вздрогнул – он никогда не слышал, чтобы его молчаливый партнер издавал такие громкие и резкие звуки.
На мониторе высвечивались результаты эксперимента – и они были положительными. Абсолютно.
Средство было найдено.
- Саске! Саске, я нашел! – выйдя из лаборатории, Итачи тут же натолкнулся на любопытствующего брата и поспешил поделиться с ним новостью.
- Я могу вернуть тебя в нормальный облик! Осталось только синтезировать нужное количество – и все! – он заключил Саске в объятия, ткнулся носом ему в шею, и, взяв его за руку, потащил за собой. – Это надо отметить!
В холодильной камере нашлась пара бутылок шампанского, заготовленных учеными Hokage Inc. на случай разнообразных успехов, и сейчас они пришлись как раз кстати. Итачи не особо увлекался алкоголем, да и пьянел очень быстро, но случай был торжественный.
Надо сказать, вечер получился шумный, бестолковый и веселый. Итачи хватило пары бокалов, чтобы голова закружилась; он умудрился подпоить Саске (тот с энтузиазмом лакал шампанское из тарелки, а потом присосался и к горлышку бутылки), после чего они долго возились на полу в комнате отдыха и упоенно целовались. Саске в клочья разодрал халат Итачи, тиская брата в бурных порывах нежности, Учиха-старший же в ответ изрядно растрепал монстру волосы. Долгие, мокрые и жаркие поцелуи так и не перешли во что-то большее – вдоволь наобнимавшись и навалявшись на многострадальном ковре, Итачи и Саске так и заснули на нем, приникнув друг к другу, счастливые, безмятежные и перемазанные в шампанском. На радостях Итачи даже позабыл доложить об успехах Цунаде.
Впрочем, доложить он успел утром следующего дня. Объяснив ликующей начальнице, что ему осталось только ввести сыворотку брату и что по завершении операции он снова с ней свяжется, Итачи задумался. Нужно было каким-то образом сделать Саске инъекцию, но шприцев тот по понятным причинам боялся. При виде иглы, небось, и когтями ударить может… Решение, тем не менее, нашлось быстро: требовалось поймать момент, когда Саске будет расслаблен и не сможет связно соображать, а момент такой наступал по нескольку раз ежедневно.
Итачи залил нужное количество жидкости в удобный крепкий дозатор, разработанный специально для экстремальных ситуаций, сунул его в карман и пошел искать Саске.
Монстр нашелся в главном зале. Он достал где-то ворох оберточной бумаги и теперь с увлечением шелестел ею по всему помещению, подбрасывая ее и с хрустом сминая. Заметив любимую «спутницу жизни», Саске тут же отвлекся от своего занятия и пошел узнавать, с чего это обычно безвылазно сидящий в лаборатории Итачи выбрался погулять.
Старший Учиха с улыбкой погладил брата по волосам. Тот заурчал и потерся о него всем телом (Итачи пришлось отступить на шаг, чтобы удержаться на ногах).
- Эх, - вздохнул он, почесывая воркующего Саске за ухом, - хороший ты все-таки… Даже жалко. Для тебя ведь превращение обратно – это все равно что смерть, верно? Проснешься – и будешь совсем другим; обычным Саске. А этой личности – конец. Или нет? – он осторожно взял лицо чудовища в руки и посмотрел в желтые глаза –дружелюбные и немного недоуменные. – Или ты и есть Саске? Вы с ним – одно существо или разные?
Монстр непонимающе уррркнул, потряс головой, освобождаясь от непонятных прикосновений, и полез целоваться.
«Я, наверное, буду по тебе скучать», - грустно подумал Итачи, в меру скромных сил отвечая на, как всегда, не терпящие возражений поцелуи, и сам удивился своей мысли. Что же он, привязался к монстру? Или к Саске-монстру? К Саске-в-таком-облике-тоже?
Сплошная путаница. Итачи про себя махнул рукой и зажмурился, опускаясь на пол под недвусмысленными подталкиваниями брата и предусмотрительно снимая халат, чтобы не повредить ампулу в кармане. Как бы то ни было. Сегодня это все равно закончится, ему нравилось спать с Саске-чудовищем (пусть и не всегда)… Так почему бы не получить удовольствие – в последний раз?
И Итачи ласкал брата, подстегиваемый невольным чувством вины и охваченный удивительным приливом нежности; он отвечал на малейшее движение, отдаваясь Саске со всей горячностью и страстью, на которую был способен. Последний раз… Последний раз – с Саске. А где-то в глубине зудела тоскливая, ранящая мысль: «Больше тебе с Саске такого не видать… Больше ты к нему так не прикоснешься». Но потом и она пропала, сметенная ураганом ощущений и бешеным напором зверя. Содрогнувшись всем телом, Итачи выгнулся, прижимаясь к брату, и кончил под горловой полустон-полурык монстра.
Едва Учиха-старший вновь смог собраться с мыслями, одной рукой гладя существо по ходящей ходуном спине, он другой потянулся к валявшемуся рядом халату, достал дозатор и аккуратно приставил его к шее Саске.
- Уурррр? – вяло зашевелившись, пробормотал тот, но Итачи не дал ему опомниться. Закрыв глаза, он нажал на кнопку дозатора. Саске вскрикнул, дернулся, попытался было резко подняться, но руки подвели его, и он, уже теряя сознание, рухнул на брата, подмяв его под себя. По могучему телу прошли судороги, пальцы согнулись, словно цепляясь за что-то, и тут огромные крылья-лапы стали съеживаться. Саске хрипло стонал, вздрагивал, а кожа его светлела, волосы укорачивались и наливались чернотой, когти уменьшались, превращаясь в ногти, а отметина на лице исчезала. Еще минута – и на груди у Итачи лежал Саске; бледный, покрытый царапинами, полностью обнаженный – но самый обыкновенный.
Итачи полежал немного, прислушиваясь к мерному дыханию брата. Вдруг навалилась неимоверная усталость – наверное, накопившаяся за последние дни. На Итачи напало странное безразличие, точно он и не участвовал в происходящем, отмечая все со стороны. Все кончено; он победил. Теперь можно собираться, отправляться домой и жить дальше… Вот только будет ли Саске помнить то, что произошло здесь?
И как они будут жить, если Саске вспомнит?
Итачи зажмурился, прогоняя внезапно возникшее в глазах жжение. Нет. Он подумает об этом потом. Потом…
Осторожно сняв Саске с себя, он поднял его на руки и отнес в комнату отдыха. Положив его на ковер (кресла и диваны были давно уничтожены чудовищем), Итачи укрыл его своим халатом и отправился в душ. Следовало привести все в порядок.
Вымывшись, он достал из гардеробной полную смену одежды; после многих дней хождения почти нагишом белье и брюки ощущались чем-то чужеродным. Потом Итачи отправился в лабораторию; молча, размеренно он убрал свое рабочее место, привел в порядок данные. Глаза его не выражали абсолютно ничего.
Покончив с делами, Итачи вышел в коридор и отряхнул руки. Оставалось еще одно.
Центр управления уровнем встретил его пустотой и ровным шумом приборов. Сев за командный пульт, Итачи старательно уничтожил все видеозаписи, сделанные камерами слежения за этот месяц, но перед этим, немного подумав, скопировал их на переносной жесткий диск, который положил к себе в сумку. Потом Итачи позвонил Цунаде и спокойным, бесцветным голосом произнес:
- Можете открывать центр. Саске больше не представляет опасности.
Вернувшись в комнату отдыха, он опустился на пол, бережно устроил голову Саске у себя на коленях и принялся ждать, поглаживая брата по растрепанным черным волосам.
Наверху, на поверхности, солнце сияло в зените – стоял полдень двадцать девятого дня заточения.